«Роман Марата Хайруллина о войне - книга, которую нужно прочитать всем»
«Роман Марата Хайруллина о войне - книга, которую нужно прочитать всем»
Скотт Риттер
Рассказ из книги М. Хайруллина «И чистою слезою омыться»
АНГЕЛЫ МОЕЙ СЕСТРИЧКИ
А у нас весна. Апрель ранний, деревья листочки выпускают. Ивы вдруг за ночь серёжками обвешались. От цветущих садов дух захватывает, и никак не
надышаться этим воздухом войны, вдруг зацветшей весной. И без причины, просто так, снова жить захотелось.
По дороге домой я решил завернуть в госпиталь, была жгучая потребность с кем-то поделиться внутренней радостью, нахлынувшей вместе с весенним тёплым ветерком.
В госпитале стояла суматоха — сразу две фуры оборудования пришло, и выздоравливающие солдатики таскали коробки.
Сережа Рыжий, худой, длинный и подвыпивший, суетился больше остальных. Ребята по одной-две коробки тащили, а он все четыре. И частил, частил, обратно чуть ли не бегом...
Сестричка Нина, махонькая, едва по грудь ему, щурила на солнце озорные глаза и кричала звонким голоском:
— Рыжий, не надрывайся, швы разойдутся, опять мне твою ж-пу штопать.
— Да ты что, на мне пахать надо. Я ещё ого-го! — также весело орал он в ответ. И вдруг на наших с Ниной глазах рухнул с огромной коробкой прямо ей под ноги.
— Что-то сил у меня не осталось, — виновато сказал Рыжий, глядя на крохотную начальницу грузчицкой госпитальной команды.
— Я же тебе говорю, не спеши, покури, после операции же, Рыжий...
Рыжий закурил и уставился на Нину собачьим, отчаявшимся взглядом:
— Оставь меня при госпитале, не могу я уже на передовой... Ногу пробило, два компрессионных перелома позвоночника, четыре контузии, один глаз слепнет, сейчас вот спину посекло. Нельзя мне больше на передок.
Нина беспомощно смотрела то на Рыжего, то на меня и не знала, что ответить. Какая же она совсем юная, подумал я в этот момент, откуда ей знать, что делать, когда на глазах вот так, с хрустом, ломается матерый мужик.
И мне вдруг вспомнилась паскудная зима 2022 года...
В один из морозных декабрьских вечеров мы пили с комбатом Пашей Колдуном и перевязочной сестрой Милой в развалинах сгоревшего завода на окраине Кременной.
Колдун два месяца держал на этой позиции укропов, рвущихся сюда после Лимана, без пополнения. Легкораненых и всех, кто мог ходить, Паша не отпускал в тыл:
— А я чем держать укропов буду — ху-ем? — спокойно говорил своим людям Паша и яростно так смотрел в глаза бойцам.
Нехорошее было спокойствие у Колдунчика тогда. И поэтому, когда я считанные разы тем декабрём добирался до Пашки, мы крепко выпивали, иначе находиться с ним рядом было страшно. А так хоть немного попускало.
Иногда эту нашу мужскую компанию скрашивала Мила Барашек (барашек, потому что беленькая, в кудряшках и ямочки на щеках, когда улыбается) - сестричка фельдшерского пункта то ли Кременной, то ли Рубежного. Она моталась по передку и врачевала, как могла — мазала солдат зелёнкой и уколы раздавала.
Как раз в тот день я оказией довёз Милу до Колдунчика, и мы сообразили на троих.
Пока сидели, выпивали, с передка пришёл лейтенант Лёха Кувалда (огромный, как танк) — ускоренный выпускник 22-го года Донецкого пехотного училища, в общем, совсем молодой.
Мила стала менять лейтенанту повязку на голове, Паша выскочил по хозяйству, мы остались втроём, и Лёха вдруг в голос разрыдался.
— Не могу я больше... Прут и прут... Не хочу жить...
— Ты чего, перепил что ли, нет? На, ещё выпей. Молодой ещё жить-то не хотеть... Смотри у меня! — сестра аж руками всплеснула.
Но Лёха не унимался:
— Спать не могу, в роте 15 человек осталось, не жить мне, — взахлёб жаловался он Миле.
— Слушай, а пойдём ангелочков сделаем, — вдруг предложила она и первая вышла наружу.
Мы отошли по дороге и плюхнулись все втроём в сугроб — лицом в звёзды. Мила махала руками и ногами и кричала:
— Вот так, вот так давай, покажи ангелочков. Боженька, смотри, мы ангелы, летим, летим к тебе.
Мы с Кувалдой махали вслед за ней и что-то сильно пьяные тоже орали в эти звёзды — я уже и не вспомню, что.
Когда вернулись обратно, мокрые и весёлые, Кувалда уже в голос хохотал.