В квартире на шестом этаже слышно, как наши берут Авдеевку. Только что дали воду, и Геннадий Иванович командует: «Шустрите, дети, купаться!» Девочка бежит в ванную, а мальчик надевает монашескую жилетку, встаёт со свечой у подоконника, на котором выставлены иконки. Бормочет молитвы. С балкона на него смотрят мутные трёхлитровые банки, крыши Донецка и серый кисель из неба и мокрого снега
Источник фото: RT
Взрывы заставляют меня вздрогнуть, и я спрашиваю Геннадия Ивановича, каково это — жить с детьми 11 и семи лет в городе-фронте. Ему 60 лет. Он отвечает, что война не мешает. Ему с детьми бояться нечего. Во мне укрепляется ощущение: этот мирок квартиры на шестом этаже существует как будто отдельно от войны, а с таким ощущением тут приемлемо жить. Я спрашиваю Геннадия Ивановича, где он взял детей.
В 1993 году он поехал в Анапу к другу, тот женился на верующей. Друг предложил ему читать Библию, Геннадий Иванович отказал: «Не дуркуй». Но перед сном всё-таки поставил будильник на три ночи и до шести читал, а в шесть начиналась работа. В несколько ночей из Библии в него хлынула уверенность, что милосердие и справедливость существуют и они есть Бог. Потом он ездил по монастырям, ремонтировал. Попал на «Киевское чудо» во Введенский монастырь. На стекле как раз отпечатался лик Богородицы, и у этого лика он просил богоугодного дела для себя. Даже снял с шеи тяжёлую кручёную цепь и отдал иконе. Она потом много лет висела, и на всех репродукциях с иконы она есть — третья справа.
В 2014-м началась война. Родной сын Геннадия Ивановича, ставший уже монахом, бежал из Святогорского монастыря в Россию. Это в его жилетке молится теперь мальчик. В Донецк в 2014-м хлынули беженцы с окраин — Марьинки, Трудовских. Они кричали, что их били с самолётов и людей погибло — не счесть. Одна женщина была с маленькой девочкой. Эта девочка сейчас в огромных носках протирает от пыли полки и столы. Женщина напросилась жить к Геннадию Ивановичу. Он женился на ней, чтобы она, прописавшись, могла получать гуманитарку. Женщина оказалась пьющей. Через два года она вернулась в своё село, а ещё через несколько лет оттуда к нему сбежала подросшая девочка. Сказала, мать лупит её кочергой, выгоняет спать на морозе, когда приходит сожитель. Показала шрамы.
Несколько дней назад эта женщина умерла. Её отпевали тут, в церкви. Пришли Геннадий Иванович, девочка и мальчик. Женщина умерла во сне, а Геннадий Иванович почти оформил опеку. Первое, что сказала девочка, узнав о её смерти: «Значит, она меня больше не заберёт?!»
Мальчик родился в тюрьме. Жил там с матерью до двух лет, пока у той не случился инсульт. Она отдала его государству. Геннадий Иванович забрал его из дома ребёнка. Мальчику было три года, когда Геннадия Ивановича попросили подремонтировать кое-что в часовне при кладбище. Он взял с собой мальчика, не зная, что туда привезут мёртвых бойцов. Увидев гробы, он испугался, а мальчик, взяв свечу, пошёл к покойным военным. И тогда Геннадий Иванович понял, что такое родиться в тюрьме, и тут же до него дошло другое — что будто бы церковный дух бродит, где хочет, пусть и в тюрьме, и сам выбирает себе людей.
Я спрашиваю у девочки, кто связал ей носки. «Мама», — отвечает она и тут же говорит, что не может по ней плакать. Геннадий Иванович жёстко вставляет: «Дочь она прогнала. А для чего ещё она была нужна на этом свете, если не ребёнка воспитывать? А мы ещё Богу нужны — я сирот выращиваю. А сироты — дети Божьей Матери напрямую. Поэтому нам на войне не страшно».
Авдеевку громко берут наши. Тут всё очень слышно. Но пока мальчик молится, мне кажется, что я тут и одновременно не тут, а под какой-то незыбкой защитой вместе с этой семьёй. И как будто такая есть у каждой донецкой семьи. Те, кто тут остался, должны были вообразить её для себя — а уже под ней найти доброе дело на своих пятых, шестых, четвёртых этажах.
Марина Ахмедова, RT
Эстонцы выступают за отставку Каи Каллас
