1918. Битва за хлеб. Начало.
Споры с первым народным комиссаром по земле эсером Андреем Колегаевым всегда были жаркими, шумными, с моментальным переходом на личности, как и полагается наиболее близким по духу революционным партиям.
Ленин для Андрея Лукича авторитетом никогда не являлся. Его партию эсеров на селе поддерживало три четверти населения, поэтому на большевиков он смотрел свысока, считая их выскочками-интеллигентишками. Сам Колегаев был боец, крови не боялся, в недалёком дореволюционном прошлом охотно участвовал в терактах и эксах. Был далеко не робкого десятка.
И вот этот однозначно сильный человек сидел на продавленном диване, раскачиваясь, как китайский болванчик, и, остекленело глядя в одну точку, бормотал: “Какой провал! Какие разрушения!..”
Колегаев, уйдя в отставку в знак протеста против заключения Брестского мира, уехал в “свою вотчину” - Казанскую губернию - с высоко поднятым “забралом” делать “правильную революцию”.
И вот, насмотревшись на результаты реализации эсеровской программы по социализации земли, полюбовавшись на претворение в жизнь вековой мечты крестьян о помещичьей земле, появился весной 1918 года в Кремле в полностью разобранном и деморализованном состоянии.
- Поместья разграбили, инвентарь растащили по домам, машины и технику, что не увезли - раскрутили, поломали… Понимаете? - Колегаев поднял на собеседников полные слёз глаза. - Эти машины могли бы всё село прокормить, а они их в огонь! Дикость! Варварство! Ни себе, ни людям! Разрушены и разграблены самые крупные и самые работоспособные латифундии, которые в хороший год давали четыре пятых зерна в губернии. Сначала отобрали землю у помещиков и поделили, потом дошли до зажиточных и даже до середняков. И всё равно крестьянские наделы увеличились лишь на понюшку - где на две, а где и на 0.2 десятины…
Колегаев взял протянутый ему стакан с чаем, благодарно кивнул, жадно хлебнул горячий напиток и продолжил голосом человека, за один день похоронившего всех родственников.
- И вот весна. Пахать нечем и не на чем. Семенной фонд отсутствует… Товарищи! Уже осенью будет голод!... Что делать?!!
Нарком продовольствия Цюрупа тяжело поднялся со стула, подошёл к окну и начал выбивать барабанную дробь по стеклу…
- Н-да... И ведь предупреждали - легче на поворотах, иначе все седоки вылетят из телеги!!
- А что вы, батенька, хотели? - со своим фирменным прищуром перегнулся через стол Ленин. - Передел земли начался явочным порядком ещё при “временных”. Наших людей и пулемёты не остановили бы. Крестьянин - он ведь максималист по своей натуре. Сама природа, с которой он единое целое, веками учила его этому, чередуя урожайные годы с обычными и не урожайными. Урожай - всё замечательно, неурожай - ложись и помирай. Формула максимализма - всё или ничего, «пан или пропал». А что скажет наркомат по делам торговли и промышленности? Будет на что выменять осенью хлеб?
- Владимир Ильич, - прокашлявшись, встал из-за стола Мечислав Бронский, второй поляк после Дзержинского в составе Совнаркома, - точно так же, как крестьяне вместе с поместьями уничтожили аграрное производство, рабочее самоуправление развалило и разворовало отобранные у буржуев заводы и фабрики. Промышленность не работает. Самый ходовой товар сегодня - кустарные зажигалки из патронных гильз. Вот их и собирают, меняя на самогон и муку.
- “Вострые” мужички, разграбив усадьбы помещиков и разделив между собой землю, вовсе не горят желанием немедленно накормить город, - вставил слово недавно прибывший из рязанской губернии новый нарком земледелия Семён Середа. - Наоборот - хлеб придержат “до лучших времён”.
- Ну, что ж, - задумчиво произнёс Цюрупа, возвращаясь за стол, - если хлеб нельзя ни купить, ни обменять, если деньги ничего не значат, а обменный фонд промышленных товаров отличается крайней скудостью... Хлеб можно будет только отнять. Объявим продовольственную диктатуру, мобилизуем пролетариат и армию на изъятие хлебных излишков....
Из книги. "Император из стали"
