Зона специальной военной операции – полигон, где можно создавать новое и совершенствовать уже существующее оружие, рассказал Baltnews бывший спикер Народной милиции ДНР Эдуард Басурин.
Какие цели стоят перед Россией в зоне специальной военной операции в 2025 году, что нужно сделать, чтобы победить противника, какие выводы сделаны после вторжения ВСУ в Курскую область, в эксклюзивном интервью Baltnews рассказал бывший спикер Народной милиции ДНР Эдуард Басурин.
– Эдуард Александрович, возможно ли, что после прихода Дональда Трампа в Белый дом спецоперация начнет сворачиваться и идти к дипломатическому решению?
– Конечно, возможно: об этом говорят наш президент [Владимир Путин] и министр иностранных дел [Сергей Лавров]. Вопрос не связан с приходом Трампа или кого-то другого. Мы говорим о том, что готовы сесть за стол переговоров только на наших условиях, а не тех, которые нам хотят навязать. Проблема только в этом.
Я все время говорю, что специальная военная операция может закончиться хоть сегодня, если будет понятно, что те цели и задачи, которые были поставлены изначально, будут выполнены. Здесь не нужно увязывать это с мирными переговорами, тут от нас все зависит. И самое главное: те оппоненты, которые хотят с нами разговаривать, должны понимать – мы будем разговаривать на равных. По-другому не будет.
Если они будут видеть, что мы равные собеседники, то будет диалог. Если они будут смотреть на то, что мы должны им что-то, никакого диалога не будет.
– А как с военной точки зрения будет развиваться специальная военная операция в 2025 году? Может ли приоритетной целью стать продвижение в Днепропетровской области?
– Во-первых, специальная военная операция должна закончиться на государственных границах Российской Федерации. По Конституции РФ Запорожская, Херсонская, Донецкая и Луганская области полностью входят в состав России.
Во-вторых, создание зоны безопасности, о которой говорит наш президент. Зоны такой глубины, при которой бы те средства доставки, которые есть на Украине или которые ей поставляются, не могли навредить нашей стране. Поэтому сюда входит и Днепропетровская область, и Сумская, и Полтавская, и Чернигов. Я просто напоминаю географически. Поэтому это все возможно.
Владимир Владимирович на пресс-конференции сказал фразу, что на Украине есть нормальные люди, адекватные, которые хотят спасти Украину как страну, с которыми мы, возможно, можем разговаривать. Вот сколько таких адекватных людей будет там? Тогда и будет понятно, где мы будем останавливаться и где граница безопасности для Российской Федерации пройдет.
– В этом году наблюдался серьезный провал обороны ВСУ на юге Донбасса. Имею в виду Покровское и Кураховское направление. На ваш взгляд, из-за чего это произошло? Нехватка средств, оружия или все сразу, либо вообще другие факторы сыграли роль?
– Другие факторы. Я все время говорю, что война – искусство обмана. Мы смогли противника ввести в заблуждение, и он был не готов, что основной удар будет нанесен там, где была самая, как они считали, серьезная линия обороны.
Вспомним, что в Харьковской области ВС РФ смогли отвлечь большие силы противника, который был вынужден снимать [резервы] с Донецкого, Артемовского направления. Последствия Курской авантюры – Запорожское, Херсонское направление.
Поэтому эти все факторы сыграли на то, что мы смогли проломить оборону противника, которая выстраивалась еще с 2014 года. Фактически 10 лет ее делали в инженерном отношении. Хорошо или плохо – вопрос в другом, но ее делали. Но мы здесь смогли обмануть [врага].
Разговоры о том, что противник слаб и у него не хватает резерва, неправильны. Я считаю, что армия Украины сейчас – вторая в мире после российской. Резерв у них есть, и людской в том числе. Поэтому это заслуга не слабости Украины или их войск. Это заслуга нашего Генерального штаба офицеров и солдат, которые вопреки смогли сотворить этот подвиг, который они сейчас совершают каждый день.
– Насколько вероятным вы считаете новое контрнаступление ВСУ, о котором пишут в Telegram? Тем более, что они довольно давно создают бригады 150 серии. Насколько их новые подготовленные военные ресурсы готовы к чему-то масштабному? Может, какие-то новые направления боевых действий могут возникнуть в результате этого?
– Я согласен. Опять же мы возвращаемся – кто кого обманет. В Курске они смогли нас обмануть. Мы сами себя переиграли. Мы были уверены в том, что они не посмеют этого сделать. Они показали, что воюют по-другому.
Эти новые бригады – механизированные. Соответственно, у них мобильность повышается, авантюра возможна где-то в Воронежской или Брянской области. Она будет связана с процессами, которые раскручивают сейчас на Западе: мирных переговоров и замораживания конфликта. Не остановки, а замораживания. Поэтому они думают, что тем самым у них будет туз в рукаве, и они смогут опять диктовать условия, как им хочется.
Нужно очень взвешенно подходить [к проблеме]. У военных есть понятие "карусель", когда воинские части демонстративно гоняют с одной точки в другую, якобы показывая, что они собираются нанести удар, конкретно указывая, куда.
На Украине сейчас это тоже происходит. Идет перемещение штабов, техники. Мы с 2014 года еще так делали сами, и противник тоже периодически. Поэтому нужно четко прослеживать, где идет сосредоточение и какое. Это похоже на то, что пираты часто демонстративно на фоне флота или других кораблей якобы перевозили личный состав на берег или на другой корабль, возвращаясь скрытно обратно к себе. И тем самым они вводили заблуждение.
Поэтому нужно ждать. Курск для нас – инъекция от того, чтобы такого больше не повторилось. Поэтому я думаю, что Генеральный штаб российской армии все прекрасно понимает, контролирует ситуацию, и такого просчета больше не допустит.
– Вы упомянули Курск в качестве важной инъекции для нас. А в целом за весь 2024 год какую военную операцию вы считаете самой важной, знаковой как с нашей, так и с той стороны, наиболее повлиявшей на ход военных действий?
– Самое главное – то, что мы смогли отодвинуть линию фронта от Донецка, от столицы Донецкой народной республики. Это Авдеевка, Карловка, выход к Селидово, Курахово. Второе – район Волчанска Липцы, когда мы неожиданно для противника вклинились в его оборону и тем самым заставили его оттянуть резервы. Это с нашей стороны.
Третье – это применение "Орешника" в боевых условиях.
В противовес нам, со стороны противника в реале мы видим две вещи: то, что они смогли очень долгое время удерживать позиции на Луганском направлении, и то, что произошло в Курске.
– На ваш взгляд, какие вооружения – новейшие или более старые образцы – показали себя ключевыми в ходе боевых действий в этом году?
– В принципе, все старое модернизированное вооружение. Оно показывает эффективность. Та же тяжелая и легкая бронетехника, артиллерия (самое главное – дальность стрельбы), новые виды снарядов, которые летят дальше и точнее, танки или бронемашины, которые имеют возможность себя защитить как РЭБом, так и активной броней.
Поэтому этот технологичный, роботизированный вид войны доказывает, что ресурс старого типа вооружения себя еще не исчерпал. Это то, что закладывалось у нас еще в Советском Союзе, в перспективе на десятилетия, когда происходила постоянная модернизация. Танки Т-80, например, модернизированы, они нормально работают. Усовершенствовались Т-90, Т-72 старых модификаций, те же БМП.
Кто быстрее реагирует на линии фронта на те или иные вызовы от противника, тот в этом плане начинает быстрее выигрывать. Модернизация должна идти постепенно, а в условиях специальной военной операции это естественный полигон, который реально показывает силу или слабость того или иного вооружения как с нашей стороны, так и со стороны противника.
Что касается "Орешника", то недавно выступал командующий РВСН [Сергей Каракаев]. С его слов я понял, что появилось новое направление ракет средней дальности, которого раньше у нас не было. Оно основной акцент делает не на ядерном вооружении, а на своей начинке. Еще при новом виде войны использование данных ракет не будет приносить заражающего эффекта на большой территории, а будет уничтожать точечно то, что необходимо на малом клочке земли.
И президент РФ тоже говорил о том, что идет модернизация и применение ракет будет развиваться дальше.
– Продолжая тему вооружений, можете ли вы назвать то, чего еще нет на фронте, но очень ждут?
– На фронте ждут, в первую очередь, систему РЭБ. Образцов, которые у нас были, не так много по разным причинам. Я не вдаюсь в подробности. Ее ждут, потому что технологичное ведение боевых действий показало, что защита с воздуха нужна не только ракетами, но и определенным оборудованием, которое делает помехи.
Ждут лучшие системы артиллерийской разведки. Они есть, идет даже их модернизация, которая определяет, где находится артиллерия противника, может засечь и корректировать стрельбу. Назовем контрбатарейную борьбу, которая будет эффективной.
А в реале во время войны козыри выкладывают не сразу. Наш президент говорит, что у нас еще есть в загашнике вещи, о которых никто не знает, но они уже есть и готовы к применению. Их, может, даже и испытывают, доводят до совершенства. Почему я и говорю, что зона специальной военной операции – полигон, где можно создавать новое и совершенствовать то, что уже есть.
Тот же "Охотник" в 2022 году в Донецке испытывался в боевых условиях. Я больше даже скажу: был уничтожен штаб батальона "Айдар"*, но об этом никто никогда не говорил. Такие процессы идут. В том, на что мы часто не обращали в полном объеме внимания, как это делали на Западе, мы начинаем догонять и пытаемся перегнать чем-то, потому что война развивается скоротечно.
Для того, чтобы противника победить, нам нужно смотреть категориями вперед на десятилетия, а не жить одним днем, не догонять, а обгонять. Мне понравилась шутка-сарказм президента: соревнование между "Орешником" и американской системой ПВО. Говорит, "вы ставите ее в Киеве, мы запускаем. Я посмотрю, что произойдет с "Орешником". Я уверен на 100%, что вы сбить ее не можете".
Этот сарказм из-за чего? Из-за того, что мы уверены, что у них нет систем вооружения, которые могут уничтожить, допустим, тип "Орешника" или какие-то другие ракеты, где планирующие боеголовки летят по своему курсу, и она еще маневрирует на бешеной скорости.
На Западе раньше смеялись, что Путин показывает картинки. Вот они в жизни. И сколько таких там было картинок? Много. Что-то мы сообщаем, чего-то не сообщаем. Но я думаю, что у нас всегда есть то, что противник даже не предполагает – такие виды вооружения, о которых они только мечтают.
– По поводу "Орешника" мы слышали заявление о том, что его боеголовка раскаляется до многих тысяч градусов, буквально испепеляет все. Как вы думаете, почему в публичном пространстве мы не видим те или иные фиксации ущерба, который он нанес, в частности, после удара по Днепропетровску? Это был бы элемент устрашения, если бы в сети появились кадры того, что оказалось на месте его прилета.
– Я не согласен, что это момент устрашения. Я думаю, здесь нужно другое слово подбирать. Мы не запугиваем, а показываем, что может произойти, если с нами не будут садиться за стол переговоров на наших условиях.
Давайте серьезно говорить. У нас было в свое время упущение космической разведки. Спутников, которые бы работали на оборонку, было не так много. Соответственно, с фиксацией происходящего есть определенные проблемы. С другой стороны, это же не для публичности было сделано. Публично, понятно, было сказано. А показано для специалистов, которые разбираются.
Я просто напомню историю, которая была еще в советские времена: американцы на тот момент (конец 1970-х – начало 1980-х годов) хвастались тем, что они изобрели нейтронную бомбу. И прошло примерно полгода, может, чуть больше, они об этом перестали говорить.
За это время Советский Союз сказал, что испытал нейтронную бомбу направленного действия. А у Штатов была хаотичной. Американские бомбы во все стороны разлетались – электроны с нейтронами, а у нас направленного действия. И после этого они об этой бомбе перестали вообще говорить.
Поэтому "Орешник" – показ, что у нас есть такой тип ракет. У нас есть гиперзвук и начинка – необязательно делать ее ядерной, урановой. Та сила и скорость, с которой эта боеголовка врезается в землю, сопоставима с ядерным взрывом, хотя, конечно, нельзя с этим сравнить. Это все понятно – у нее столько энергии не может выделяться. Но [при этом возможно] уничтожение точечно какого-то объекта, не причиняя вреда всему остальному – это то, что военные всегда пытались сделать. А сейчас такая возможность появилась.
Самое главное – не показать "Орешник" для нас или для Украины, а показать специалистам, военным и политикам, чтобы они осознали, что может произойти, если пытаться навредить России. Убивать наших граждан безнаказанно у них уже не получится.
– Какова вероятность того, что в 2025 году Киев пойдет на снижение мобилизационного возраста? Есть ли такая нужда у них?
– Конечно, есть. Но еще раз повторяю, что Украина – большое государство. Пусть там население уже в два раза меньше с начала образования этого искусственного субъекта. Но я думаю, что пара миллионов человек для пополнения рядов военных у них еще есть, и самый быстрый способ их восполнить – понижение мобилизационного возраста.
С другой стороны, у них воюют 18-19 летние. Воюют и те, кто проштрафился: на них открыли уголовное дело, они подписали контракты и пошли. Очень много было идейных людей на западной Украине, они еще с 2014 года воевали. Поэтому восполнение будет происходить до бесконечности, пока ресурс не закончится. В этом плане два года еще точно есть.
От нас зависит, как быстро мы сможем закончить истребление украинской нации. Кому-то нравится, кому-то не нравится, что она есть. Она существует только по языковому принципу. Еще с юридической стороны – есть такое государство Украина, которое входит в ООН, признано как бы всем миром.
Поэтому нужно исходить из реалий. Только от нас зависит, когда прекратится уничтожение этой нации. Тем людям, которые на Украине управляют этим государством, все равно. Им поставлена задача, чтобы славяне убивали друг друга как можно дольше.
"Орешник" или другие типы вооружения, может, быстрее отрезвят их, и они осознают, что хватит: пусть люди на земле договариваются. Как сказал президент, есть там люди на Украине, которые готовы взять на себя обязательства по сохранению нации и мирно жить с нами.
Самое главное в 2025 году, думаю, это должно произойти.
– Есть ли вероятность того, что начнутся какие-то бунты – по крайней мере, если не среди гражданских, то среди военных? Например, от наших же военнослужащих мы тоже часто слышим, что именно ВСУ очень недовольны тем, что делают власти как в плане снабжения, так и приказов.
– Я этого жду с 2014 года. В ситуации, которая развивалась на Украине еще тогда, [участвовало] – скажу грубовато, без обид – определенное стадо. Каждому стаду нужен пастух или лидер, который может повести на какие-то свершения. Я все время ожидал, что на Украине появится такой пастух, который покажет вектор. Но пока я таких не вижу.
Понимаете, 10-15% замороченных голов заставляют остальных 85-90% им подчиняться. Я все время жду, когда же эти 80% – большая часть из них все-таки с оружием в руках – повернут его в другую сторону. Штык в землю, белый флаг – все, айда, разворачиваемся на 180 градусов и пошли в другую сторону.
Если бы сейчас это произошло, то как раз бы специальная военная операция закончилась на тех условиях, которые мы хотим, был бы подписан мирный договор на тех условиях, которые мы предлагаем. Но если граждане Украины не захотят это сделать сами, тогда у них будут очень большие потери.
* Организация, внесенная в реестр террористов и экстремистов и запрещенная на территории России.
