Интервью с Валерией Троицкой – историком, писателем, журналистом, автором газеты «Петербургский дневник», создателем рубрики «Родная речь», автором повести «Донецкое море. История одной семьи». Именной телеграмм-канал нашей гостьи.
— Добрый день, Валерия Вадимовна. Расскажите, пожалуйста, немного о себе.
— По образованию я историк, окончила истфак Санкт-Петербургского государственного университета, сейчас это Институт истории СПбГУ. Выбрала кафедру истории славянских и балканских стран. Она тогда только появилась, изучала огромный регион, начиная от нынешних прибалтийских стран и заканчивая Адриатикой, Балканами: Сербия, Хорватия, Албания, Польша, Чехия, Венгрия, естественно, и Украина тоже… Вот таким огромным регионом мы занимались. Конкретно моей специализацией был сербо-хорватский конфликт. Дипломную работу защищала по теме «Развитие хорватской национальной идеологии от Людевита Гая до Анте Старчевича». До сих пор помню название, хотя давно ушла из этой сферы.
— Вы окончили Институт истории СПбГУ, специализируетесь на истории славянских и балканских стран. Как этот академический бэкграунд повлиял на Ваше восприятие событий в Донбассе?
— Безусловно, он даёт ключ к пониманию очень многих процессов, которые происходили и в XX, и в XXI веке. Конечно, это сформировало более широкий кругозор, чем был у многих людей в моём окружении – тем более, когда я попала уже в театральное сообщество. И когда я смотрела на украинские события, многие вещи мне были совершенно очевидны. За этим конфликтом я наблюдала ещё с 2003-2004 годов, с «оранжевой революции». Но чем больше я думала о происходящем на Украине, тем больше понимала, что это не типичный национальный конфликт. Он шире и глубже, чем просто противостояние западных и восточных регионов, украинцев, которые говорят на мове и русскоязычных. Ведь на Украине огромное количество людей с русскими фамилиями, русскоговорящих, но при этом они испытывают к нам, к России, абсолютно такую же лютую ненависть, какую могут испытывать люди во Львове и Ивано-Франковске. Точно так же во Львове и Ивано-Франковске могут жить люди, которые за нас. Это конфликт мировоззренческий, и для многих людей, которые живут на территории современной Украины, и для некоторых людей в России, которые придерживаются ультралиберальных воззрений, это конфликт с самим собой — отрицание своей сути, своей истории.
— Почему Вы решили уйти из академической среды в журналистику? Было ли это осознанным выбором или стечением обстоятельств?
— Уход именно в журналистику был осознанным выбором. Когда я училась на истфаке, то уже осознавала, что не буду профессиональным историком. Наука – вещь сложная, я понимала, что не смогу сидеть сутками в архивах. Это дело для настоящего фаната. А журналистом я хотела быть всегда, это была моя мечта ещё с подросткового возраста. Долго тогда размышляла: истфак или журфак. В конце концов, выбрала исторический факультет. И этот выбор дал мне важнейшие базовые знания, понимание каких-то ключевых принципов, по которым существует наш мир. И первые мои статьи как журналиста были посвящены именно истории. А вот приход в театр – это уже стечение обстоятельств. У меня была серия материалов, посвящённых различным музеям, в том числе и театральным. И мне вдруг предложили написать рецензию на спектакль. Я решила рискнуть, попробовать. Оказалось, что у меня получается. Так я стала работать театральным журналистом.
— Как опыт театрального критика помог Вам в написании художественной прозы?
— Ответить сложно, потому что театральная рецензия – это одно, а художественный текст – совершенно иное. Безусловно, я работала со словом, много писала для газет, и мне в чём-то было проще, чем людям, которые просто приходят в литературу из других областей.
Но если говорить о художественной прозе, то тут больше помогает, наверное, чтение. Мне кажется, чем больше у человека общая начитанность, чем шире представление о русской классической, советской, мировой литературе, тем легче ему самому пишется. Это становится естественным.
— В 2022 году Вы стали автором «Петербургского дневника» и создали рубрику «Родная речь». Почему именно современная русская литература стала её фокусом?
— Потому что слово – основа нашей цивилизации. Слово – основа нашей культуры. Мы все видим, в каком состоянии сейчас находится российская культура. Она, по сути, оккупирована западной идеологией. И первые позитивные изменения у нас произошли именно в литературе. Сначала буквально «выстрелила» поэзия — и люди потянулись к русскому слову, которое зазвучало на всю страну. Поэты начали собирать огромные площадки, потому что людям это нужно. Людям нужно, чтобы кто-то проговаривал их боль. Слава Богу, сейчас постепенно набирает обороты и новая русская проза, которая отвергает весь тот путь, по которому шла наша литература последние годы, вернее, даже десятилетия.
Когда у меня появилась возможность писать для «Петербургского дневника» в 2022 году, то сначала я делала интервью с различными представителями культуры, которые поддержали нашу страну. Это были в основном актёры, люди, близкие мне по профессиональной деятельности. Мне хотелось, чтобы в огромном информационном пространстве простые люди увидели, что и в театральной среде есть те, кто с нами, за нас, что существуют актёры и режиссёры, у которых есть и совесть, и ум, они способны аргументировать свою позицию, они обладают знаниями, пониманием этого конфликта. Но постепенно я стала осознавать, что сейчас моя главная задача как журналиста – дать слово тем, кто это восприятие конфликта сейчас только формирует, фиксирует на бумаге, кто может сделать так, чтобы этот период остался в памяти народа. То есть писателям и поэтам.
— Ваша повесть — первый в России художественный текст о Донбассе, адресованный молодёжи. Почему Вы решили говорить на эту тему именно через литературу?
— Потому что книга, как и любое художественное произведение, способна говорить и с разумом, и с душой. Хорошие пьеса, спектакль, роман, фильм — они проникают и в голову, и в сердце человека. И я подумала, что, если речь идёт о молодёжи, то не нужны им сейчас скучные лекции об истории украинского конфликта. Скорее им нужно другое – ощущение, что там, в Донбассе, живут наши родные люди, которые ничем не отличаются от нас мировоззренчески. Они дышат, как мы, думают, как мы. В 1991 году с ними произошла трагедия – их отрезали от родного пространства, от их родного дома. И Россия не могла им не помочь.
— Как возник замысел «Донецкого моря»? Что стало толчком к написанию?
— Я бы никогда, наверное, не решилась писать на тему Донбасса, но понимала, что хочу что-то сделать для своей страны. В силу определённых обстоятельств я не могу полноценно заниматься волонтёрством, как им занимаются многие наши самоотверженные люди, тот же Юрий Мезинов, который буквально живет на фронте. И при этом я нахожусь на территории не просто либеральной, а по-настоящему русофобской. Театральные критики, чтобы было понятно, это эпицентр русофобии, что естественно и логично: наши западные «партнёры» — люди умные и очень экономные, зачем им было работать напрямую с актёрами, режиссёрами? Это очень зависимые профессии. В первую очередь работать через «мягкую силу» нужно с теми, от кого зависит экспертная оценка: кого признать гением, кого — бездарем, кого приподнять, назначить театральной или кинозвездой. В сфере театральных и кинокритиков людей, которые бы болели за Россию, крайне мало. При этом они преподают на кафедрах престижных театральных ВУЗов, от них зависит, какое сознание будет у нашей новой театральной молодёжи.
Да, кому-то из ребята повезёт, они поступят к хорошим театральным педагогам, которые их воспитают, сформируют… Театральный педагог – это же страшная сила. Это человек, с которым ты находишься практически 24 часа в сутки. Это не просто ВУЗ, куда ты пришёл, послушал одного, другого преподавателя, а потом пошёл заниматься своими делами… Здесь, в театральном мире, со своим педагогом, со своим мастером ты находишься постоянно: репетируешь, ходишь в театры, смотришь спектакли, обсуждаешь их, обсуждаешь политику. Огромное количество молодых людей и сейчас живут в таком изолированном от страны пространстве, где до сих пор в повестке может быть та же Буча… И мне хотелось найти способ разговора с молодыми людьми до того периода, как они поступают в эти ВУЗы. Мне показалось, что я могу это сделать — на уровне души объяснить им, почему и ради чего Россия решила вступить в этот конфликт.
— Вы говорили, что, если бы не знакомство с дончанами, возможно, не воспринимали бы этот конфликт так лично. Как произошла встреча?
— Эта встреча была абсолютно случайной, хотя случайностей не бывает. Я этой встречи не искала, но в 2014 году, как и большинство людей нашей страны, с ужасом смотрела на события на Украине. Первые седые волосы у меня появились второго мая, после Одессы. Я помню первый обстрел Донецка, помню первый обстрел Луганска. И мне очень хотелось помогать. Я искала все возможные пути для этого. Сначала помогала через благотворительные организации, но всегда в человеке есть какое-то недоверие. Хотелось помогать лично. И совершенно случайно, в церкви, в Петербурге, я встретила людей, которые возили туда гуманитарную помощь. И вот через них уже началось мое личное соприкосновение с конфликтом. Ну а потом — от знакомства с одним человеком — к другому, третьему… Это, конечно, во многом изменило мою жизнь. Я существовала в настолько разных пространствах… С одной стороны — в сфере театральной, закрытой от России, живущей по каким-то своим внутренним законам, давно уже со своей идеологией, своим мировоззрением, которое вылилось в итоге в эти чёрные квадраты и украинские флаги. А с другой стороны — мне Бог дал возможность лично пообщаться с теми людьми, которые жили там, в Донбассе, и верили в Россию до последнего. При этом не предъявляя России никаких претензий.
— Главная героиня стоит перед выбором: остаться с отцом-ополченцем или уехать. Насколько этот сюжет автобиографичен?
— Конечно, он не автобиографичен, это не моя история. Но у неё есть основа. Когда я пыталась понять, какие настроения у людей в Донбассе, как они живут после Минских соглашений, то выходила на различные донецкие паблики в соцсетях. В одной из веток обсуждений увидела комментарий — речь шла о расколе в семье, где мать уехала, бросив дочь-подростка. Не могу сказать, что я долго об этом думала. Это было примерно в 2016-2017 годах. Но эта история, очевидно, где-то очень глубоко внутри меня жила. Согласитесь, ведь это и огромная трагедия, и довольно нетипичная ситуация, когда мама бросает ребёнка, ещё и по причине политического конфликта. Да, в Донбассе много расколотых семей, когда буквально брат пошёл на брата, или когда раскол случился по возрастной линии: родители, выросшие в Советском Союзе, за Россию, а их дети ориентируются уже на Украину, потому что учились в школах, где насаждалась украинская идентичность. Но этот пример был настолько нетипичен, поэтому, наверное, и запал мне в душу.
— Критики сравнивают Вашу книгу с произведениями Гайдара, Осеевой, Катаева. Какие авторы действительно повлияли на Ваш стиль?
— Не знаю. Когда я впервые прочитала отзыв о своей книге от Алексея Колобродова, нашего известного литературного критика, где он написал, что я продолжаю традицию советской юношеской прозы, Катаева, Гайдара, Осеевой, то была удивлена. Конечно, это высочайшая планка… Но ведь я росла в 90-е годы, и совсем не на советской прозе. Хотя я любила читать, любила Пушкина, Тургенева, Чехова, Булгакова, поэзию Есенина. А книги, перечисленные в «Донецком море» в качестве библиотеки семьи Ковалёвых, я прочла, уже когда училась в университете или даже чуть позже. Это был какой-то неосознанный интерес к тому гигантскому культурному пласту, на котором выросли поколения советских людей.
Когда я приняла решение писать «Донецкое море», очень много читала и донбасскую поэзию, и современную русскую, которая появилась уже после 2022 года. Может, поэтому и текст получился поэтичным.
— В повести много внимания уделено детству, памяти, ностальгии. Почему для Вас важна именно эта оптика — взгляд подростка?
— Потому что эта книга писалась для молодой аудитории. Я понимала, что они должны смотреть на конфликт и на события Русской весны глазами своей сверстницы. И там политики нет — есть только взгляд взрослеющего подростка, который находится не внутри конфликта, а как бы смотрит на него со стороны, воспринимает больше эмоциями и чувствами. Мне было очень важно зафиксировать вот это ощущение «последнего лета детства», того непередаваемого счастья, которое живёт в ребенке, а потом он сталкивается не просто со взрослой жизнью и тяжёлой реальностью, а с войной. Что и приводит к взрослению души, к формированию человека таким, какой становится в итоге главная героиня – Катя Ковалёва.
— Как Вы работали с историческим материалом? Проводили ли интервью с жителями Донбасса?
— Я современник этих событий и следила за ситуацией на Украине задолго до Майдана. А с 2014 года я отслеживала и читала буквально всё, что было возможно. Когда начала работать с книгой, то изучала периодику, выходившую в то время, пыталась найти воспоминания очевидцев – и военных, и мирных жителей, опубликованные в Донецке.
Конечно, у меня было много интервью. Мне хотелось, чтобы в книге звучал живой голос жителей Донецка. И практически все диалоги, которые есть в «Донецком море», это то, что я действительно слышала от людей. При этом в основном я разговаривала с простыми людьми, которые никуда не уехали, не бросили Донбасс. И меня поражал их уровень осмысления конфликта. Прожив восемь лет в состоянии войны, они, конечно, бесконечно думали о том, что и почему с ними произошло. И они самостоятельно дошли до вещей, написанных в умных учебниках по этнополитологии, — своим горем, своей жизнью. Конечно, эти ответы сразу в меня «попадали». Так и рождалась книга.
Хочется сказать всем людям, которые со мной разговаривали, большое человеческое спасибо. Не было ни одного отказа. Я разговаривала не только с теми людьми, с кем была лично знакома, но и к кому-то обращалась впервые, через соцсети – просто представлялась журналисткой, которая хочет написать о Русской весне глазами подростка. И мне все шли навстречу. Люди были готовы говорить со мной часами.
— Вы говорите, что хотели показать Донбасс без клише. Какие стереотипы о регионе Вам хотелось развеять?
— Тут надо повториться, что я живу в абсолютно либеральной среде. И когда говорю про клише, то имею в виду то, как наша либеральная творческая элита относилась к Донбассу. О нём либо не говорили ничего, либо говорили то, что нельзя передавать в интервью — это оскорбительно, на уровне социального расизма. В книге мне важно было в первую очередь показать правду простого русского человека, то, что для меня абсолютно очевидно, как и для большинства людей, любящих свою страну, понимающих исторический момент, в котором Россия оказалась, разделяющих её боль.
— В одной из рецензий отмечается «евангельская» образность Вашего текста. Это сознательный художественный приём?
— «Донецкое море» создавалось интуитивно. Поэтому не могу сказать, что во время написания книги я сознательно применяла какие-то художественные приёмы. Какая я, такая и книга, наверное. Как я ощущаю жизнь, как живу в пространстве с Богом, такое мироощущение и досталось главной героине.
— Книга уже переиздавалась четыре раза. Ожидали ли Вы такого читательского отклика?
— Честно скажу — не ожидала. На самом деле уже готовится к выходу пятый тираж. Когда я писала книгу, то понимала, что основная её целевая аудитория, как принято говорить у маркетологов, это молодые люди. Они не очень часто читают, а если и читают, то наш книжный бизнес предлагает им абсолютно другую литературу, развлекательную. И навряд ли они сами захотят читать про Донбасс. А тут вдруг оказалось, что «Донецкое море» нужно буквально всем, аудитория книги – люди совершенно разных возрастов, и не только из России. Мне пишут из разных уголков мира – из США, Болгарии, Германии, Франции… Это удивительно. И очень много отзывов от молодых людей. Я такого не ожидала, для меня это огромная радость.
— Вы говорили, что часть Вашего окружения уехала после начала СВО. Как Вы объясняете такой раскол в творческой среде и почему многие представители интеллигенции дистанцируются от темы Донбасса?
— Я бы даже не назвала это расколом. Потому что раскол – это когда 50% «за», а 50% — «против». У нас совершенно иная ситуация в культуре. Людей, поддержавших свою страну, едва ли наберётся 3%. Конечно, это потрясающая работа наших западных «партнёров» внутри России. Они профессионалы и умеют работать с помощью «мягкой силы», делают это мощно и нагло. Схема отработана десятилетиями. Происходящее внутри российской культуры мало чем отличается от того, что происходит в культуре Восточной Европы, Балкан. России, по крайней мере, в области журналистики удалось восстановить свой суверенитет. Если сравнивать с тем, что было в 90-е годы или в начале 2000-х – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А если мы посмотрим на то, что происходит на Балканах, то увидим, что там и большая часть журналистов — это абсолютно ангажированные люди, которые работают именно на западные структуры.
У нас же таким анклавом влияния западной повестки стала именно творческая среда. Что и проявилось 24 февраля 2022 года в виде массовой истеричной реакции творческой элиты. Её просто было поднять на протест. Тут нужно иметь в виду всего две вещи – эмоциональное устройство многих творческих людей и наличие в культуре «серых кардиналов», либеральных «Сусловых». Тех людей, которые определяли лицо нашего театра или кино, от мнения которых зависела карьера. Идти против их мнения никто не хотел. Если они заставляли актёров, режиссёров и худруков подписывать антивоенные письма — их, естественно, подписывали, потому что никто не хотел себе навредить.
Внутри нашей культуры существуют люди, которые определяют не только облик культуры, но и её идеологию. У нас в стране идеологии нет, а внутри нашей культуры идеология есть. И с 1991-го года — это идеология полного неприятия собственной страны, собственной истории, культуры, презрительное отношение к русскому человеку, бездумное преклонение перед Западом, о котором писал ещё Достоевский.
Тут, конечно, есть и другие причины, в том числе, меркантильные. Если открыто поддержать Россию или начать творчески работать на эту тему, то можно в будущем не получить Шенгенскую визу. Никто не хочет этим рисковать. К сожалению, в творческой среде люди, даже если они открыто не выступили против своей страны, всё равно не готовы жертвовать ничем. Ребята, которые воюют, готовы пожертвовать всем, вплоть до собственной жизни, а они не готовы жертвовать ничем ради страны. Хотя, казалось бы, именно страна дала им в жизни всё.
— По Вашему мнению, нужно ли принять и простить всех, кто уехал?
— Когда я что-то подобное слышу, то вспоминаю разговор из гениального фильма «17 мгновений весны» — про «подставить вторую щёку». Как христиане мы можем простить, конечно, кого угодно. Но необходимо понимать, какая опасность нависла над нашей страной и сколько сейчас зависит от происходящего в культурном тылу. Многие люди из моего бывшего окружения, которые уехали, уже вернулись.
Конечно, они возвращаются с неким удивлением, что Россия не распалась, всё получилось не так, как они думали. Наши люди в абсолютном своём большинстве их отвергли. Они считали, что являются лидерами мнений, а для большого количества людей они просто оказались никем и ничем. И Россия их очень унизила — она не рухнула под финансовыми санкциями, выдержала все контрнаступы, а они «там» оказались никому не нужны. Это трудно пережить человеку с амбициями.
Так что возвращаются они с ещё большей ненавистью, с ещё большим презрением. Я ни с кем из них не общаюсь, но через общих знакомых до меня доходит: они жаждут реванша. Они замолкли, подчистили свои социальные сети вплоть до 2014 года, стараются вести себя так, чтобы к ним максимально не было никаких претензий, но собираются взять реванш. И реванш они могут взять только через молодое поколение. А оно до сих пор — в орбите их влияния.
У людей, которые сюда возвращаются, есть друзья, учителя, коллеги. Если их пытаются куда-то пристраивать, то это, в первую очередь, работа с молодёжью, в том числе — сфера подросткового театра.
Над Россией сейчас висит такой дамоклов меч… Если мы не поймём это, то рискуем выиграть войну, но в будущем проиграть страну. Как будет оцениваться нынешнее противостояние через 10 лет, через 20 лет, зависит от тех, кто сейчас учится в творческих ВУЗах. Они будут снимать фильмы, ставить спектакли. И будущие поколения именно через призму этих произведений начнут видеть нынешнее противостояние. Есть вероятность, что то поколение, которое придет в культуру, просто уничтожит всю память о жертвах, которые принес наш народ, о той безусловной правде, что мы защищали.
— Как, на Ваш взгляд, можно доносить правду о Донбассе до молодёжи, которая живёт в «информационном вакууме»?
— Если речь идёт о ВУЗах, то должна идти планомерная работа. Не просто какие-то разовые патриотические мероприятия, на которых произносят правильные слова, а студенты сидят, смотрят в свои телефоны и скучают. С молодёжью нужно говорить, давать им информацию. В ВУЗы должны приходить ополченцы, которые умеют говорить аргументированно, условно, уровня Александра Ходаковского. Эти люди должны уметь объяснить, что происходило на территории Украины все эти годы, почему они приняли в 2014 году такое решение. Надо постоянно возвращать молодёжь в 2014 год, а лучше в 1991 год. Должна быть большая дискуссия внутри ВУЗов, этого не нужно бояться.
Но главная задача, я убеждена, лежит на произведениях искусства – на фильмах, на книгах, на хороших спектаклях. Потому что это сразу попадает в душу. И здесь мы, конечно, ещё полноценно и не начали работать.
— Вы говорите о «трагедии русских людей, оказавшихся в чужих государствах». Как, по-вашему, Россия должна работать в данном направлении?
— Этим необходимо было заниматься за много лет до нынешних событий. Люди, которые оказались в странах СНГ и подвергаются дискриминации из-за того, что они русские, должны иметь право на получение гражданства без всякой волокиты. Сейчас есть улучшения в этой сфере, я это чувствую, но многие русские люди, которые пытались переехать в Россию, всё же сталкивались и сталкиваются с огромными проблемами. Государство должно оказывать им максимальную помощь.
И, конечно, государство должно защищать русских людей за пределами границ 1991 года, используя для этого все возможные политические и экономические способы давления, невзирая на то, что это может в краткосрочной перспективе даже навредить экономике и каким-то взаимоотношениям с соседями. Гораздо важнее, чтобы люди, которые в 1991-м году оказались за пределами России, всегда знали, что Россия – это страна, которая их защитит.
— После распада Советского Союза на территориях бывшего СССР активно работали с мышлением населения, насаждались новые нарративы. Как Вы считаете, допустила ли Россия ошибку, что не поступала так же?
— Безусловно. Вопрос в том, насколько Россия тогда имела силы и возможности, чтобы работать с населением других стран. Но самое главное, чтобы мы эту ошибку не повторили сейчас, чтобы мы поняли, как важна эта «мягкая сила» и научились работать в этой сфере. Зачастую к странам СНГ относились поверхностно, считая, что они никуда не денутся, они находятся рядом, у нас огромное число связей экономических, политических, личных. Общеизвестный момент, что Россия работала с элитами, а Запад силён тем, что работает с низовыми структурами. Он заходит в любую страну и начинает работать с общественными организациями, со школами, с ВУЗами, с благотворительными фондами. И, конечно, с представителями культуры. Очень важно, чтобы Россия использовала этот западный опыт и зеркально работала в странах СНГ.
Думаю, что ещё ничего не упущено. Да, конечно, прошло много времени после развала Советского Союза, во всех странах СНГ выросло уже два поколения. Но никогда не нужно считать, что всё потеряно. Главное, сейчас начинать работать и находить профессионалов. И должен быть очень сильный государственный контроль. Абсолютно недопустима ситуация, при которой сейчас, на четвертый год СВО, в страны СНГ везут, условно, писателей, которые в своих произведениях создают тот образ России, который играет на руку врагу. Да, эти писатели могут и не иметь статуса иноагента, но ведь так просто проследить, что они писали все эти годы в своих книгах и в соцсетях! Совершенно недопустимо, чтобы эти люди за госсчёт были амбассадорами России в других странах, чтобы их книги переводили, чтобы они, приезжая в страны Азии или Закавказья, рассказывали о том, что Россия – тюрьма народов. Это же просто какой-то сюрреализм.
— В одном из отзывов сказано, что в Вашей книге конфликт показан не как «хохлы против кацапов», а как столкновение мировоззрений. Как избежать упрощений в таких дискуссиях?
— Я думаю, что упрощения в таких дискуссиях избежать невозможно. Каждый человек будет воспринимать конфликт только исходя из своего мировосприятия.
— Как Вы считаете, может ли художественная литература влиять на политические взгляды читателей?
— Она не просто может влиять на политические взгляды. Литература, театр, кино формируют человека. Если мы говорим о поколении советских людей, которые в 1941 году уходили на фронт и погибали за нас, которые принимали страшную смерть в плену, если изучить их дневники — они же выросли на гениальной советской прозе. И она сформировала их мироощущение, их отношение к стране, их удивительную благодарность стране. И в этом смысле сейчас государство должно самое пристальное внимание обращать именно на художественную литературу и на кино.
— Почему, на Ваш взгляд, до «Донецкого моря» почти не было художественных текстов о конфликте, рассчитанных на молодёжь?
— Потому что это никому не было нужно. Тема Донбасса в нашей культурной среде практически не поднималась. Что же касается работы с молодёжью — эта сфера была абсолютно прозападной, она контролировалась либеральными силами, и довольно сложно было бы представить, чтобы книгу о Донбассе для молодёжи до 2022 года хоть кто-нибудь издал.
— Ваша книга вошла в лонг-листы премий Гранина и «Ясная Поляна». Как Вы относитесь к литературным премиям вообще?
— К данному моменту я стала победителем премии «Гипертекст» в номинации «Слово молодым» и финалистом премии Гранина. А в «Ясной Поляне» я ещё, да, в лонг-листе, результаты будут объявлены в октябре. С одной стороны, отношусь к этому спокойно, потому что эту книгу я писала не из каких-то личных писательских амбиций. Я писала её с осознанием, что делаю очень важное дело для своей страны.
Но, конечно, литературные премии – важнейший институт признания писателя и продвижения его произведений, определения того облика, который будет иметь наша литература. Недаром все пролиберальные силы в России сконцентрированы именно вокруг различных премий и фестивалей, причем это касается не только литературы, но и театра. Например, те люди, которых я называю «серыми кардиналами» театра, — они все были в экспертных советах театральных премий. Они проводят экспертную оценку! В течение последних лет пятнадцати вся эта премиальная сфера была в руках абсолютно прозападных сил, что и сформировало такую литературу, такой театр. В результате это вылилось в безумную реакцию творческой среды в момент тяжелейшего противостояния, в которое вступила Россия.
— Вы работаете с современной русской литературой в «Родной речи». Какие тенденции в ней сейчас наиболее заметны?
— Я не литературовед. Я журналист, в 2022 году решивший дать русским писателям, которые пишут о своей стране и происходящем сейчас глобальном противостоянии, возможность напрямую говорить с читателями со страниц петербургской городской газеты. Так появилась рубрика «Родная речь», где сначала идёт интервью с писателем или поэтом, а потом публикуется отрывок из его прозы или подборка стихов.
Но говорить о тенденциях мне сложно. Если это проза – мы видим большое количество публицистики, художественных произведений мало, работ высокого уровня – ещё меньше. В какой-то степени, я думаю, они все ориентируются на советскую военную традицию. Но, повторюсь, этот вопрос лучше задавать профессионалам.
— В театральной среде много дискуссий о «нейтральной позиции». Возможен ли вообще нейтралитет в искусстве?
— Во время такой войны он невозможен. И когда люди говорят сейчас о нейтральной позиции, это, конечно, лукавство. За ним стоит страх, нежелание навредить себе, абсолютное понимание того, что попытка открыто поддержать свою страну, скорее всего, приведёт к «стоп-листу» и большим проблемам в будущем.
Я пришла в театральную сферу в 2016-м году, уже после событий Русской весны, когда основные баталии внутри нашей культуры закончились. Победила либеральная прозападная повестка. Тогда многим людям, поддержавшим открыто Донбасс, осудившим события в Одессе, просто ломали карьеру, они теряли работу. Культурная среда – это пространство, где ты находишь работу только через знакомства. К сожалению, наша культурная элита до сих пор имеет возможность отменить человека по щелчку пальцев. Поэтому зачастую за такой «нейтральной позицией» стоит именно страх.
— Как, по-вашему, изменилась медиасреда после 2022 года? Стало ли сложнее говорить на острые темы?
— Мне кажется, что медиасреда очень изменилась. И на острые темы стало говорить большое количество людей. Если даже взять военную сферу, то в 2022 году многие журналисты просто боялись писать о проблемах снабжения нашей армии, думали, что для них это закончится не очень хорошо. Но постепенно и общество надавило, и многие военкоры стали поднимать эту тему, за что им большое спасибо. Мы стали взрослее и смелее внутри себя. Но вот в культуре пока даже те люди, которые поддержали свою страну, боятся. Когда во время интервью пытаешься подвести их к вопросу о позиции нашей культурной тусовки, о конкретных людях, которые влияют на эти внутренние процессы, они не хотят говорить на эту тему.
— Планируете ли Вы продолжать «Донецкое море» или писать на другие темы, связанные с Донбассом?
— Что касается «Донецкого моря», мне кажется, что эта история полностью завершена, и продолжение у неё может быть, когда мы будем знать, как закончится спецоперация. После того, как «Донецкое море» вышло, редакция попросила меня обязательно написать вторую книгу, третью. Я решила, что это будет рассказ о театральном Петербурге и о нашей творческой сфере… Тут есть о чем рассказать.
— Хотели бы Вы, чтобы по Вашей книге сняли фильм или сериал? Каким Вы его видите?
— Конечно, я очень хочу, чтобы появился фильм. И было два предложения от кинокомпаний, но я от них отказалась. Поняла, что мне важно встретить не только людей своей позиции. Мне важно, чтобы наши взгляды на то, каким должен быть этот фильм, полностью совпали. Хочу, чтобы фильм сохранял искренность книги, чтобы в нём не было каких-то формальных голливудских приёмов, которые я не приемлю. Мне, честно говоря, не очень нравится современное российское кино. Мечтаю, чтобы ко мне пришли люди и сказали: «Мы хотим снять донбасские «Летят журавли». Мы прочитали «Донецкое море», заболели этой историей. Давайте снимем такое кино, которое останется в истории и станет родным для людей, смотрящих его и через 10 лет, и через 20 лет». Вот когда такие люди ко мне придут, я буду очень счастлива. Уверена, это случится, и мы дождёмся такого фильма.
— Как Вы относитесь к критике в с вой адрес? И были ли неожиданные отзывы?
— К критике отношусь безразлично. Я верю в свою книгу. «Донецкое море» — искренний разговор с людьми, и это самое важное, что я сделала на данный момент. Я получаю огромное количество отзывов от читателей со всех уголков страны, и, кстати, от людей из творческой сферы, которые говорят, что если бы такая книга вышла 5-7 лет назад, они бы никогда не прожили эти годы параллельно Донбассу, не обращая внимания на то, что там происходит, и они совершенно по-другому встретили бы 24 февраля… Я чувствую, какое эмоциональное воздействие на людей оказывает «Донецкое море», в том числе на очень молодых.
Критика, конечно, будет. Сколько людей, столько и мнений. Мироощущение у всех разное, кто-то будет воспринимать текст достаточно плоско, примитивно. «Донецкое море» способны полюбить только люди душевно чуткие. Разумеется, в творческой среде не обходится и без банальной писательской зависти. Плюс сильнейшее либеральное лобби в культуре. Любой человек, который работает сейчас на свою страну, находится под ударом. Люди патриотических взглядов практически все подвергаются откровенной травле, за которой иногда и не понятно сразу, кто стоит. К этому просто нужно быть готовым. Я знала, на что шла, когда писала книгу. И чем больше она будет набирать обороты, тем больше вероятность, что я могу попасть под такой «каток».
— Что для Вас значит любовь к Родине — это про место, людей, культуру или что-то ещё?
— Это всё едино. Это любовь к своему городу, к пространству, в котором ты живёшь, ко всей нашей огромной стране, к людям, которые сейчас рядом с тобой живут и которые жили раньше. Это ощущение единой с ними истории, единой судьбы.
— Как совмещать документальную точность и художественный вымысел?
— Мне кажется, это всё индивидуально. Когда я писала «Донецкое море», то понимала, что должна полностью соблюсти хронологию и дать эмоциональную точность, описать внутреннюю жизнь людей, которые оказались в тот момент в эпицентре противостояния. Но я намеренно не давала каких-то деталей. Например, по тексту очевидно, что дядя Слава и отец главной героини Олег воюют в батальоне «Восток». Но я решила, что специально не буду давать названия подразделений, каких-то конкретных мест, имён реальных исторических лиц. Мне важнее было создать единое художественное пространство, пространство родных людей.
— Какой главный посыл Вы хотели донести своей книгой?
— В той среде, в которой я живу, как в творческой, так и в сфере работы с молодёжью, давно насаждалось представление о том, что 1991-й год не является трагедией. Что распад Советского Союза – благо, потому что это было «преступное государство», которое только тем и занималось, что кого-то угнетало, порабощало. Миллионы людей, которые остались за границами СССР в других странах, воспринимались как «отрезанный ломоть», как чужаки. Именно это мнение пропагандировалось в творческой среде, отсюда постановки про того же Горбачёва, попытки «реабилитировать» в кино Ельцина и 90-е годы, представить их не «лихими», а «святыми».
В общем, если говорить кратко, мировоззрение нашей творческой элиты отличается от мировоззрения страны на 180?, оно диаметрально противоположно. И мне хотелось в этой книге показать пространство совершенно родных с нами людей. Чтобы молодые ребята, которые не застали 1991-й год, читали эту книгу и понимали, что речь идёт о наших людях. Что их горе – наше общее горе. Я подумала, что если такое ощущение будет, то потом молодые люди сами захотят узнать, в чём причина и суть этого конфликта.
— Что Вы хотите пожелать всем нашим ребятам, находящимся в зоне СВО, волонтёрам тыла и всем тем, кто ждёт их дома?
— Сил и веры. Сил на то, чтобы всё это преодолеть и победить. К сожалению, не все в стране оказались морально готовы к такому противостоянию. Но в нашей истории никогда, наверное, и не было периодов, когда мы были полностью готовы к войне. Самое главное, что абсолютное большинство страны — за Россию, поддерживает военных. Авторитет военных в обществе сейчас огромный. За ребят на фронте молятся, в них верят, их поддерживают. Даже находясь в пространстве, мягко говоря, к России недружелюбном, я осознаю, что наша страна давно не была такой единой, какой она стала сейчас. Никогда не было у военных такой поддержки, как в последнее время. И это естественно, потому что Россия — права. В моральном отношении мы не могли не оказать помощь народу Донбасса. Но Россия права и в историческом отношении, и в юридическом. Конечно, я не юрист-международник, но для меня то же Беловежское соглашение – юридически ничтожный документ. Поэтому наше дело – верить. Мы решились пойти на такое глобальное противостояние с Западом, мы нашли в себе силы. А Бог любит смелых и любит Россию. Значит, так или иначе, выведет нас к победе.
Мария Коледа
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
