«Бусифицированные» украинцы на фронте понимают, что попадание в ряды ВСУ — это обычно дорога в один конец. Сдаться или сбежать им не дают свои же «побратимы» в тылу. А наши бойцы тем временем научились идти вперёд, вскрывая укрепления врага дронами. Российские военные рассказали RT, почему сейчас противник находится в полном в отчаянии.
«Противник продолжает цепляться за каждый куст, но мы его гоним, и гоним все быстрее», — рассказывает оператор БПЛА Гуча. Он был мобилизован в 2022 году. За три года боев у него уже накопилась усталость, но он считает, что временное перемирие проблему не решит — нужна решительная и однозначная победа. Иначе зачем был нужен напряжённый ратный труд всех этих лет?
«Я сдаюсь, сдаюсь»
Сейчас Гуча под Шахово в Донецкой Народной Республике, где идут ожесточенные бои. Село находится на высоте. Параллельно ВСУ пытаются контратаковать под Кучеровым Яром. Пехота их особого сопротивления не оказывает — вся проблема в роях дронов, которыми насыщено небо.
«Пленные укропы говорят, что их насильно забирают ТЦКшники. Одного вытягивали через нашу точку, и он рассказывал, что был обычным водителем трамвая. Его просто военкомы схватили, отправили на фронт, полтора месяца обучения — и сюда. Приказали, чтобы зашёл на точку, окопался и сидел до следующей команды. А когда наши парни туда зашли, сразу сдался, сказал, что хочет жить», — вспоминает Гуча.
Точку, куда украинские командиры отправили умирать несчастного мобилизованного, Гуча заметил во время боевого вылета. Он по тепловой сигнатуре понял, что в лесополосе кто-то есть. Утром туда отправили разведчиков. «Когда наши подошли, он закричал: «Я сдаюсь, сдаюсь». Сохранил жизнь, получается», — подытоживает Гуча. Он два дня назад вышел с задачи, а завтра — отправляться на новую.
«Они понимают, что всё бесполезно»
Ник — командир разведроты, которая тоже воюет на этом участке фронта. Российские военные зашли сюда в августе и с тех пор постепенно расширяют клин.
В условиях, когда небо кишит дронами, дойти до вражеского опорника — это уже подвиг, требующий недюжинной смелости. Бойцы заходят малыми группами — не больше двух человек. Идут внимательно: по ночам ВСУ пытаются разбрасывать «лепестки»: маленькие противопехотные мины, которые не убьют сразу, но могут покалечить ногу. А на открытой местности, без немедленной эвакуации, это смертельно опасно.
Ник вспоминает, как занимали посёлок Новоторецкое: «Сам посёлок небольшой, примерно три на три километра. Уцелевших зданий было немного, но подвалы сохраняются. И вот наши пацаны перемещались двойками: у них рации, а у нас «птица» работала, и мы им говорили, куда двигаться. И так в течение недели зачищали посёлок. Когда выявляли хохлов, наши старались в контакт не вступать. Отошли, спрятались, доложили. И потом здание, где прячутся хохлы, разбирали дронами».
«Вэсэушников» в Новоторецком, по словам Ника, оказалось неожиданно много: в некоторых подвалах прятались по пять человек. Хотя сейчас многие опорники на ЛБС противник контролирует удалённо — дронами и артиллерией, а в самом посёлке может находиться всего одна пулеметная точка.
«Временами всё это напоминало апокалипсис. Бывало непонятно, что за боец — он лежит прямо на асфальте, живой, но либо раненый, либо очень голодный. Рядом с ним кружка с водой стоит. Одежда грязная — не поймешь, то ли это пиксель, то ли мультикам. Непонятно, наш боец или украинский. И ты не понимаешь, и хохлы не понимают, поэтому по нему не работают ни наши дроны, ни их», — вспоминает Ник.
«Одна, две, три фипивихи прилетает в здание, оттуда хохлы выползли, перемещаются, их «птица» ведёт, перебежали в другой подвал. Мы отрабатываем уже по этому подвалу. И так может быть несколько смен позиций. В итоге они понимают, что всё бесполезно, находят где-то белую тряпку и начинают махать. А что дальше? А неизвестно что», — продолжает Ник.
В условиях, когда над головой — вражеские дроны, сложно поговорить со сдающимся в плен противником. Вывести бросивших оружие украинских военных практически нереально — их же, украинские FPV тут же отрабатывают. Поднявших руки: они считают «зрадниками», предателями.
Зона смерти
Зона смерти — именно так называют двадцатикилометровый промежуток между российскими и украинскими позициями. И вывод пленных, и эвакуация здесь крайне затруднены.
«Сейчас большинство раненых либо выходят своими ногами, либо остаются на позиции, ждут, когда станет безопаснее. Важно преодолеть эти десять-пятнадцать километров, чтобы тебя могла забрать группа эвакуации или квадроцикл. На носилках тащить раненого в «зоне смерти» практически невозможно. Разве что на плечах», — объясняет санинструктор с позывным Морфей.
Он отмечает: напротив них скопился отборный контингент ВСУ: польские наёмники, идейные националистические формирования «Азов» и «Торнадо», дроноводы «Птиц Мадяра». Они стоят сразу за первой линией украинской обороны, состоящей из «бусифицированных» — насильно мобилизованных, которые используются как «мясной» заслон из людей, предназначенных на убой.
«Я как-то разговаривал с пленным офицером — четыре часа из него опарышей вымывал. Ему даже элементарной помощи никто оказать не мог. В этих условиях опарыши вообще настоящая беда, когда долго эвакуации нет, в сыром блиндаже они заводятся», — поясняет Морфей.
Но, чтобы довести врага до отчаяния, чтобы он был готов сдаться, понять, что столкновение с нашими войсками для него — смерть, потребовался долгий и тяжёлый труд наших военных: мобилизованных, контрактников, добровольцев, бывших донецких «сепаров» и тех, кто с «Большой Земли».
